Чем больше узнаешь об этом человеке, жившем и похороненном в нашем городе, тем сильнее поражаешься и масштабности его дарования, и значимости его творчества для последующих поколений. Прошедшие годы лишь тверже уверяют в этом.
Новозыбковцы действительно могут гордиться своим писателем, оставившим отнюдь не робкий след в современной литературе России, ее духовной жизни. В нынешнем году, 30 августа Анатолию Александровичу Жаренову (1922-1975) исполнилось бы сто лет.
Он родился в старинном городе Угличе Ярославской области. После окончания школы, в 1940 году, был призван в Красную Армию. С началом Великой Отечественной войны был направлен в Горьковскую школу радиоспециалистов и получил специальность военного телеграфиста-телефониста. В составе 613-й отдельной роты связи 73-й стрелковой дивизии (позже получившей почетное название «Новозыбковской») младший сержант А.А. Жаренов в 1943 году освобождал г. Новозыбков. Награжден боевыми наградами: медалью “За отвагу”, орденами “Красной звезды” и “Отечественной войны” II степени. Закончил войну в звании старшины.
В 1945 году демобилизовался и вернулся на родину. Был сотрудником районной газеты «Коллективный труд». Вскоре у него появилась семья, родились двое детей. В конце 1940-х годов закончил Горьковскую Высшую партийную школу по специальности «Журналистика», после окончания которой уехал трудиться на Север. В Угличе у него остались мать Антонина Ивановна, младшие брат и сестра.
С начала 1950-х гг. работал на Камчатке, в редакциях областных газет «Тихоокеанская звезда», «Камчатская правда» заведующим отделом и ответственным секретарем. В середине 1960-х гг. переехал в Липецк, где также был связан с журналистикой. В это же время начал заниматься писательским трудом. Стал публиковаться в союзной периодике – газетах, журналах и альманахах. Первая книга — сборник рассказов «Конец сказки» — издана в 1961 г. в Петропавловске-Камчатском. Следующая вышла в Центрально-Черноземном издательстве, а в 1970-м его труды печатает уже престижная «Молодая гвардия».
В 1971 году был принят в члены Союза писателей СССР и переехал на постоянное местожительства в г. Новозыбков, на родину второй жены С.И. Пашковой, уроженки Новозыбковского района. Здесь продолжил карьеру профессионального литератора. Помогал молодым прозаикам, один из которых – В. Шабалтас, также стал членом Союза писателей и позже тепло отзывался о своем учителе. Принимал посильное участие в работе местной литгруппы «Колос» при газете «Маяк», где в редакции стала работать супруга, член Союза журналистов. Продолжил публиковаться в региональных и центральных периодических изданиях. В Новозыбкове выходил к читателям городской газеты с рассказами и отрывками из повестей.
К сожалению, судьба отвела ему очень мало лет на писательскую деятельность. Ушел А. Жаренов из жизни, когда ему было всего пятьдесят три. Умер в пути, накануне нового 1976 года (17 декабря), в буквальном и переносном смысле этого слова: сердце остановилось в вагоне ночного поезда, мчавшего его домой, где на рабочем столе оставались еще незаполненными листы бумаги и было столько новых планов.
Всего в два тома уместились написанные им романы и повести, не считая рассказов. Однако по словам Альберта Лиханова, бывшего главного редактора журнала «Смена», высказавшегося когда-то о писателе Жаренове глубоко и проникновенно: «Иной известный стоит едва ли одной тоненькой книжечки другого неизвестного, которой суждено жить во времени и пространстве».
С тех пор прошло почти полвека. Анатолий Жаренов в мире литературы давно известное имя, а его книги читаются и востребованы, переведены на языки многих народов мира.
Он создатель нескольких крупных произведений. Это первые его детективы: «Обратная теорема», «Частный случай», один из которых — роман «Яблоко Немезиды» (первое издание 1967 г.) с элементами научной фантастики. Этой линии придерживался и в последующих своих трудах: романе «Парадокс великого Пта» (1970), повестях «Фамильная реликвия» (1976), «Выстрел из прошлого» (1977).
Его многие вспоминали как человека верных и неколебимых представлений о жизни, творчестве и справедливости, щедро наделенном многими душевными качествами: отзывчивостью, гостеприимством, добротой, скромностью, вниманием к чужой боли, любовью к животным. Отличался глубокой образованностью, был, безусловно, талантлив во многом, не только в литературном труде. О нем проникновенно писали и брянские литературоведы, в том числе Владимир Парыгин и Алексей Новицкий.
Имя Анатолия Жаренова давно и вполне заслуженно стало в один ряд с классиками жанра. «Детективы Жаренова написаны так, будто они вовсе не детективы. Его книги серьезны, реалистичны, он не допускает расхожих приемов, так часто дискредитирующих этот жанр. Он, кажется, совсем другим делом занят. Его интересуют характеры, их исследование… Его интересует социальная сфера, в которой живут его герои» – писал о его творчестве тот же А. Лиханов.
Повести и романы А. Жаренова несколько раз переиздавались. Они регулярно появляются на прилавках и в настоящее время. Не забывают выпускать его книги многие популярные издательства.
Наследие писателя у нас еще ждет новых исследований и мероприятий в память о нем. Вполне по силам создать в городе музей-квартиру его имени, обновить скромную мемориальную доску, которая появилась лишь благодаря заботам его вдовы, создать уголки писателя в наших библиотеках, организовать «Жареновские чтения», на которые приглашать литераторов, пишущих в популярном авторском направлении. Стоит подумать и о улице, носящей его имя.
В городе Угличе, на родине писателя, давно открыта посвященная ему экспозиция в музее. Там бережно относятся ко всему, что связано с ним и его творчеством.
На этом можно и закончить по поводу юбилея, но вернуться к этой теме, наверно не раз еще придется.
К. Попов
СТЕПЕНЬ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Рассказ
Иван Иванович встал раньше всех. Проснувшись, он недолго сидел на кровати и почёсывал волосатую грудь. Потом, кряхтя, влез в шлёпанцы, с которыми не расставался и в командировках, пошёл на кухню. Там загремел большим медным чайником, набивая в него снег, растопил печку. Колодец был рядом с домом, но Иван Иванович воду оттуда не брал: от близости моря она была солоноватой. И хотя постояльцы гостиницы посмеивались, сам припасал снег с вечера.
Пока закипал чайник, Иван Иванович сел бриться. Проснулись остальные. Секретарь Речновского райкома партии Петр Михайлович Востриков, чернявый, худой, роста выше среднего человек, босиком побежал к телефону. Переминаясь с ноги на ногу на холодном полу, выпросил у комбинатского диспетчера сводку. Повесив трубку, повернулся к Ивану Ивановичу.
– Вот ведь петрушка, сказал он. – Нет рыбы-то. Что делать будем, Бесхлебнов, а?
– Будет рыба, – откликнулся Иван Иванович, пробуя пальцем выбритое лицо. – Придёт, куда ей деваться.
Ивану Ивановичу было непонятно беспокойство Вострикова. Он знал, что каждый год ранней весной к здешним берегам, в словно кем-то указанные места, устремлялись полчища-косяки шедшей на нерест рыбы. Косяки подходили вплотную к косе, на которой стоял комбинат, метали икру и поворачивали обратно, чтобы на целый год исчезнуть в безбрежных просторах моря.
Только неделю длилась путина. И люди не жалели сил, старались взять как можно больше рыбы. На узкой галечной косе собирались рыбаки со всего района. Палаточный городок колхозных станов вытягивался на два-три километра. Чуть не касаясь друг друга, покачивались на волнах стеклянные шары-наплава ставных неводов, а на берегу рядами извивались рубчатые шланги рыбонасосов.
Нынче было как и прежде. Колхозники приехали задолго до начала хода рыбы. Невода выставили на привычных местах. Востриков решил, что ему нужно тоже быть здесь на всякий случай. За компанию он прихватил с собой и Бесхлебного – начальника организации с длинным названием, имевшей непосредственное отношение к рыболовецким колхозам.
– Мало ли что, – говорил Востриков ему перед выездом на комбинат. – Всё-таки четыре глаза лучше, чем два. Да и опыт у тебя есть.
Иван Иванович не возражал. Путина была каждый год, и ездил он сюда тоже каждый год. Сказать, чтобы ему приходилось что-то менять в обычной организации промысла, было нельзя. Всё шло как всегда: ставили невода, приходила рыба, её ловили, солили. Иван Иванович давал советы рыбакам, указывал места, где ежегодно брали богатые уловы. Бывали, конечно, и такие годы, когда рыба, повинуясь каким-то своим рыбьим законам, меняла напрвление миграций. Но это случалось редко, так редко, что Иван Иванович значения такому обстоятельству не придавал: мало ли что бывает.
Может быть, поэтому его сейчас и раздражало беспокойство Вострикова.
– Кончится путина, возьму отпуск, – подумал Иван Иванович, глядя, как Востриков, сев на кровать, морщась, натягивает ссохшиеся за ночь сапоги. Наконец, это ему удалось. Востриков встал, притопнул и взглянул на Бесхлебнова.
– Боюсь, обманет она нас, а, Иван Иванович? – сказал он. – Попрёт в лагуну. Ты позаботься, скажи, чтобы сегодня туда пока хоть резервные невода поставили.
– Подскажу, – отозвался Бесхлебнов, взял с подоконника маленький фарфоровый чайник и пошел на кухню. Там, ополаскивая чайник кипятком, сердито подумал: чудит Востриков. И стал прикидывать: сколько чаю всыпать в заварку. Жена, собирая его в командировку, забыла второпях положить мерку, и он теперь постоянно ошибался. Чай получался не такой, к какому он привык дома. Кроме того, ему надоел Востриков. Точно первый раз на путине. Впрочем, он и в прошлом году придумывал, что надо делать, если рыба пойдет в лагуну. Все о каком-то манёвре долдонил. Подсчитал, сколько времени займет переброска неводов с морского берега в лагуну. А пришла рыба, все прикидки псу под хвост полетели.
Иван Иванович подумал, что все это – ненужная страховка. Но вслух о своих мыслях решил не распространяться.
– Подскажу, – повторил он, выходя из кухни с двумя чайниками в руках. Поставив их на стол, достал стакан из тумбочки, сахар в кулечке. Присел и сделал Вострикову приглашающий жест.
– Ну, что ж, – сказал Востриков. – Третьего приглашения только попы ждут.
Посмеялись. Иван Иванович, намазав хлеб маслом и звучно прихлебывая, стал пить чай. Востриков, ожидая, когда остынет стакан, закурил, пустил струю дыма вверх.
– Завтра последний срок, – сказал он. – Не придет сюда рыба, будем перебрасывать все невода в лагуну.
Иван Иванович ответить не успел: в дверь постучали. Востриков выскочил из-за стола, побежал открывать. Вернулся с телеграммой. Положил её перед собой, разгладил руками и долго сидел, наморщив лоб. Потом поднял глаза на Ивана Ивановича.
– Ехать надо. Вот ведь петрушка, а?
Иван Иванович оставил недопитый стакан, взглянул на Вострикова.
– Ехать надо в район, – повторил тот.
Бесхлебнов кивнул, утвердительно хмыкнул. Если Вострикову надо ехать, пусть едет, подумал он и поинтересовался:
– Надолго?
– Да. Придётся тебе тут одному действовать. Смотри, если завтра рыбы с моря не будет, смело командуй: все невода – в лагуну. Я вчера изучал данные за последние десять лет. Обстановка точь-в точь, как восемь лет назад. А тогда вся рыба в лагуну пошла.
Позавтракав, Востриков оделся и ушёл.
Иван Иванович убрал со стола, достал из чемодана аккуратные пластмассовые счёты и, усевшись поудобнее, взялся за работу. Он, пользуясь случаем, подсчитывал сводку добычи рыбы. Обычно эта работа доставляла ему удовольствие. Но сейчас он ловил себя на мысли, что думает о другом. Значит, Востриков уехал. Иван Иванович зацепил ногтем костяшку счётов и перекинул её. А он остался. Вторая костяшка щелкнула и завертелась рядом с первой. Надо ставить резервные неводы. Третья костяшка присоединилась к подругам. А завтра? Если рыба не придет? Иван Иванович сбил все три костяшки обратно и задумался. Допустим, он сегодня перебросит в лагуну резервные невода. А вдруг рыба придёт к морскому берегу? Ну, бог с ними, с резервными. Их всего-то пять штук, и они погоды не сделают. А вот снять ни за что ни про что тридцать неводов и поставить их в лагуну, куда рыба раз в десять лет приходит. Хорошо это сказать. И неужто Востриков, если бы не уехал, пошёл бы на этот шаг?
– Свежо предание, – пробормотал Иван Иванович и, придвинув пачку сводок, оставленных Востриковым, стал их внимательно изучать. Картина вырисовывалась неприятная. Особенно отвратительным оказался тот злополучный год. Если всё случится и нынче так, то получалось: рыба в лагуну придет только через пять дней. Востриков наметил переброску неводов на завтра. Четыре дня – ровно столько, чтобы все невода выставить в лагуну. А если она придет к морскому берегу?
Иван Иванович вдруг почувствовал, как ему было спокойно за спиной у Вострикова.
Ночью он спал плохо. Уже под самое утро ему приснился Востриков. И даже не сам Востриков, а его портрет. Будто смотрит Иван Иванович какие-то картины, а они туманятся, и на каждой проглядывает лицо Вострикова. Лицо морщится, точно чихнуть хочет, потом вдруг подмигивает и спрашивает:
– Что делать будем, Бесхлебнов, а?
Проснувшись, Иван Иванович сразу пошел к телефону. Рыбы не было. Бесхлебнов чертыхнулся.
Через час в гостиницу один за другим потянулись председатели колхозов и бригадиры неводов. Рассаживались на кроватях, на полу, кричали и говорили наперебой. Пришел директор комбината Радеев и стал убеждать колхозников и Ивана Ивановича начинать переброску, обещал помочь транспортом.
– А вдруг косяки запаздывают? – спросил Иван Иванович. И тут ему показалось, что он нашел, наконец, то, чего так тщетно искал вчера. – Конечно, запаздывают, – повторил он, убеждая не столько Радеева и колхозников, сколько себя. – Завтра рыба придёт.
– Нет, – сказал Радеев. – Просто вы боитесь ответственности. Но учтите, ведь за пролов колхозников вам отвечать придётся и в том, и в другом случае. Так уж лучше рискнуть. Скажите колхозникам, они вас послушают.
– Нет, – сказал Иван Иванович. И рассердился. Надо же было Вострикову уехать так некстати.
– Не похвалят нас колхозники, сказал Радеев, поднимаясь.
Прошло еще два дня. Рыбы не было. Отрицательные ответы комбинатского диспетчера вызвали у Ивана Ивановича глухое раздражение, он забросил обычную работу, а однажды даже забыл заготовить снег и утром пил соленый чай. Это было то самое злополучное утро, когда, наконец, пришло долгожданное известие. Принес его директор комбината Радеев.
– Рыба в лагуне, – сказал он вместо приветствия еще от порога. Прошёл в комнату, не раздеваясь, присел к столу.
Иван Иванович отодвинул недопитый стакан и почувствовал, как вдруг защемило сердце.
– Не может быть, – сказал он и подумал, что говорит совсем не то, что нужно. – Как же так? – сказал он и понял, что это опять не то. Мысли теснились, он не мог сосредоточиться.
Радеев барабанил пальцами по столу, ждал.
– Да, да, – сказал Иван Иванович. – Я сейчас пойду, подскажу. Надо ставить невода в лагуну.
– Уже ставят, – мрачно заметил Радеев. – Да толку-то что. Дня четыре на это дело ухлопают, а рыбка пройдет.
– Да, да, – ответил опять невпопад Иван Иванович и жалобно взглянул на Радеева.
– А, впрочем, пойдите, – посоветовал Радев. – Послушайте, так сказать, глас народа. Может, вам это на будущее пригодится. Хотя… – Радев не стал продолжать, поднялся и пошел к двери.
На другой день приехал Востриков.
– Вот ведь петрушка, – сказал он, забежав в гостиницу, и долгим внимательным взглядом посмотрел на Бесхлебного.
Иван Иванович промолчал. Одел реглан и тихо затворил за собой дверь. Постоял на улице, пошел к берегу.
Прибой вынес к его ногам зеленый шар-поплавок. Иван Иванович сшиб его носком сапога в воду и долго смотрел, как волны то выбрасывали шар, то слизывали и уносили обратно. Одна волна оказалась сильнее и снова выкатила и положила шар к ногам Бесхлебнова.
Иван Иванович тупо посмотрел на него и отвернулся.
1961
См. также:
- Сын земли славянской. К 80-летию со дня рождения Василия Шабалтаса (К.Попов, 12.08.2016)
- Проникновенная свирель души. К 90-летию Е.П.Мосягина (К.Попов, 19.01.2016)
- Невоплощённые мечты Виктора Губарева. К 100-летию со дня рождения поэта (К.Попов, 07.02.2014)
- Литературный гений места. К 100-летию со дня рождения Артёма Маневича (К.Попов, 14.11.2013)
Спасибо, Константин Федорович. Просто открытие для меня.